Повелительница снов

Глава 72. ЭХ, МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ...

После случая с "вьетнамцами" Варина дочка стала проявлять неподдельный интерес к неформальной лексике. Хуже всего, что в этом она нашла себе сильного заинтересованного союзника в Вариной маме. Мама к старости как-то слишком резко вдруг превратилась в крикливую, ехидную старушку. Раньше она совершенно не вспоминала про свои юные годы, проведенные в Сибири, а теперь вдруг только об этом и принялась говорить. Встречным и поперечным она с умилением рассказывала о Сибири разные жутковатые истории про то время, когда сами заключенные лагерей просили начальство ввести у них смертную казнь. Даже Варя была не совсем готова адекватно воспринимать мамины рассказы про то, например, как выбежавший из зоны зек прямо на улице зарезал молодого студентика, приехавшего домой на каникулы. Романтические путешествия мамы домой из Иркутска, когда проводник поезда запирался на ночь в своем купе, а все студенты до утра боролись за свою жизнь и вещи, производили на публику не совсем то впечатление, на которое мама, очевидно, рассчитывала. Слушать, как мама кричит: "Полундра!" и в тонкостях повествует о сложном быте привокзальных урок, тоже особой радости не доставляло. А уж материться мама стала вдруг намного витиеватее папы-строителя. Причем она совершенно не признавала разные там блинные суррогаты, утверждая, что в Сибири младенцы сначала учатся материться, а только затем говорить "папа-мама". Поэтому Варя была вынуждена ограничивать общение дочери с распоясавшейся бабушкой. Татарки-воспитательницы с крайним возмущением рассказывали ей, какие примеры народной мудрости приводит ее дочь на занятиях. В качестве считалочки она прочла:

https://onpravaab.com когда выгодно купить дубликат прав.

"Чики-чики, чикалочки, едет х... на палочке, а п... на тележке щелкает орешки" Почему-то ничего такого мама Варьке в детстве не сообщала, а тут, как прорвало ее. Варя попыталась строго поговорить с маленькой, но та, закатив огромные с поволокой глаза, сварливым маминым голосом ответила: "Мам! Все люди - как люди, а ты у меня, как х... на блюде!"

Сибирская экзотика так достала Варю, что, взяв дочь за руку, она потащила ее в клуб слепых, но Василия Даниловича они уже не застали, он умер от рака. Его грустная толстая жена расплакалась, узнав Варьку. Она с некоторых пор работала концертмейстером хора слепых и взялась учить малышку за недорого. Коротенькие названия нот так походили на "вьетнамскую" лексику бабушки, что девочка усваивала их слету. Бабушка была недовольна утратой самой благодарной слушательницы, шумела, что, мол, и сама сможет научить внучку песням бесплатно, но Варя проявляла непреклонную твердость в этом вопросе.

Мама не просто компилировала народное наследие, но подвергала его творческой обработке. Эти слова у мамы легко ложились в стихотворные строчки, точно отражавшие злобу наступивших дней. "Эх, мать-перемать! Где ж нам деньги теперь взять?" - риторически вопрошала мама саму себя, поняв, что все ее сбережения на сберкнижке превратились в дым. Варе она доказывала, что материться в нынешние времена - очень полезно для здоровья, иначе запросто можно заработать инфаркт.

По субботам, когда садик не работал, а у Варьки были консультации у студентов, бабушка и внучка наконец воссоединялись. После этого по понедельникам девочка на все общежитие орала, подражая народному хору: "Славное море - священный Байкал" и "Хазбулат удалой". Однажды она, широко разведя руки как для объятий, прочла:

"Кем ты естешь?
Поляк малый!
В цо ты вежешь?
В орял бялый!"

И Варя поняла, что у мамы окончательно съехала крыша.

73. О страсти со страстью