Повелительница снов

Глава 23. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПОЭМА

- Ребята! Вы все - пионеры, а некоторые уже и комсомольцы. Вступать в комсомол надо всем, но не все готовы на сегодня к такому важному жизненному шагу. Некоторые учатся из рук вон плохо, а некоторые и откровенно хулиганят, если не сказать хуже. Этот Алеша Волков ваш, достал меня хуже Варвары. Вот мне совершенно делать нечего! У меня ребенку три года, а я, вместо того, чтобы заниматься его воспитанием, хожу по комнатам милиции из-за этого мерзавца. Залезть к соседке на балкон и украсть фанерку с пельменями! В кошмарном сне до этого не додумаешься! Тебе от родительского комитета ботинки давали? Давали! В пионерлагерь каждый год посылали? Посылали! Бесплатно! Так ты, вместо того, чтобы учиться, пельмени жрать захотел?

Волков глядел в окно и нагло улыбался. Он недавно переехал в соседний с Варькой двор и совершенно не считался с установившимися среди их домов порядками. Они всем двором ждали, когда созреет вишня, оставшаяся от снесенной частной застройки, а Волков с братьями всю ее зеленой сожрал. Он был старшим ребенком в большой голодной семье, и на лице у него было написано одно желание - сожрать все, на чем глаз остановится. Конечно, Ленин и о таких подумал. Поэтому Волковым выдавали для детей зимние пальто и ботинки и даже запросто отоваривали гречкой и мукой. А Варькиной маме гречку доставала одна продавщица, протезировавшаяся у нее. Муку их двор покупал у Волковской матери, в простонародье - Волчихи, а уж она те деньги, наверно, пропивала с папой Волком. Ленин, конечно, даже не догадывался, что Алешка будет страшно стесняться своего клетчатого дармового пальто и ненавидеть всех исполкомовских теток, которые выдавали ему ботинки каждую осень.

- Не той дорогой пошел, дорогой товарищ Волков! Вот мы тебя сейчас направим туда, куда давно следовало! Это тебе будет не инспектор по делам несовершеннолетних Самохина, которую ты скоро до психушки доведешь! Предлагаю отдать Волкова на буксир нашей варварке...э-э...Варваре Ткачевой! Тогда, может, и наша первая красавица поменьше будет болеть, чаще школу посещать. Голосуем все! У тебя, где руки, Быкова? Да не обе тяни, а одну! Хотя я тоже, обеими руками - за!

Только Валентине Семеновне могла прийти в голову такая подлость. И почему она сегодня в школу-то пошла? Ведь у нее даже справка была до пятницы. Вот, расхлебывай теперь! Второй год на буксир никого не направляли по общественной линии, потому что девочек начинали сразу дразнить невестами, а мальчиков - женихами. Да ладно бы, если бы жених был ничего себе, а такой, как Волков? Мама, если узнает, кто к ним ходить на буксир будет, просто с ума сойдет, как инспектор Самохина. Варя предавалась унынию и скорбным мыслям все три последних урока до самой географии, пока не заметила, что веснушчатый Волков с веселым прищуром смотрит прямо на нее. Она взяла себя в руки и пристально глянула на него. Взгляд подействовал, не сразу, но подействовал. Волков сразу поскучнел и принялся насвистывать посреди географии. Но Софья Львовна даже не вышла из себя, не запсиховала, как обычно. Видно, идею с буксиром училки уже обсудили. По крайней мере, Львовна проявила осведомленность: "Ниче-ниче, Волков, посвисти! Скоро Ткачева покажет тебе, как раки на горе свистят, она тебе покажет, и где они зимуют... Так! Тихо все! Чего смеетесь? Тоже на буксир к Ткачевой захотели?"

После уроков Варя ухватила Волкова за рукав и сказала: "Завтра в девять придешь ко мне, квартира 64, а дом мой ты знаешь". Волков только обреченно кивнул и, перепрыгнув через парту, выбежал вон.

Маме такое говорить не следовало, а то сразу к соседям побежит ложки мельхиоровые прятать.

* * *

Утром Варька отвела брата Сережку в школу, он учился в первую смену. Еще в садике Сережа был самым крупным мальчиком в группе, но его все били. Поэтому Варьке часто приходилось воспитывать эту мелочь пузатую. Для этого ей было вполне достаточно сгрести в жменю волосенки очередного драчливого пацана и задушевно спросить: "Еще, гад, будешь?"

До школы, по дороге в садик и домой Варя настойчиво спрашивала у брата цифры и требовала читать вывески на магазинах. Сережка совсем не хотел учиться и всю дорогу ныл. Он не понимал тогда, что его ждало в школе. Варя сильно переживала за брата и все размышляла, как сделать так, чтобы с ним все было хорошо. С Ангелины Григорьевны она взяла клятвенное обещание доработать до Сережки, поэтому в первый класс он пошел к ней. Теперь Варя была уверена, что хоть три класса брат поживет как человек, до тех пор, пока не попадет в руки к Семеновне.

Заводя брата на этаж младших классов, она со скрытой завистью наблюдала за своей первой учительницей, окруженной самой мелкой сопливой ребятней. Ей очень хотелось прижаться к толстому боку Ангелины Григорьевны, или повиснуть на ней так же, как висли малыши, но, честно говоря, ей бы это уже не удалось, она переросла Ангелину на целую голову. И, конечно, даже Ангелина Григорьевна ничего бы не смогла посоветовать ей на счет Волкова.

Звонок в дверь раздался ровно в девять. Такой пунктуальности Варька от Волкова не ожидала, поэтому затеяла неспешную уборку квартиры. Она закинула веник в туалет и побежала открывать. Волков стоял без своего девчоночьего пальто, только в пиджаке. Видать, такие и в марте не мерзнут.

- А пожрать что-нибудь есть? - спросил он вместо "здрасте".

- Руки в ванной помой, борщом накормлю. Пельменей нет, извините-с!

- Да уже все мозги прополоскали из-за этих пельменей!

- Не знаю, Волков, как это можно чужое кушать? Их ведь еще варить надо...

- А ты чо, до сих пор не умеешь газ включать, что ли?

- Умею.

- Ну, а тогда их варить-то надо пятнадцать минут! У нас в тот раз дома совсем ничего не было, а эти пельмени три дня на балконе у старухи лежали. Сама бы ты стала терпеть три дня? А я терпел!

- Ладно, жри и давай с математики начнем.

- Ботанику и географию учить не буду.

- Будешь, тебя сейчас по всем предметам с моего буксира спрашивать начнут. Все училки захотят на холяву свои показатели подправить. Пока бери тряпку и воду, пол на кухне мыть будешь, а я тебе в это время рассказывать вслух буду, потом спрошу, потом мы тебе шпаргалки напишем на закрепление материала. Ты ведь сначала мало что запомнишь, поэтому у доски тебе не продержаться. А чтобы не вызвали к доске, будешь руку поднимать и дополнять ответы с места. Вкладывать шпаргалки за откидную доску парты я тебя научу.

- Не буду я руку поднимать! Я не девчонка! И полы мыть не буду!

- Даже не спорь, если я разозлюсь на тебя сейчас, то ничего не получится, кроме мордобоя.

Варя была права. Волкова спрашивали на всех уроках. Но выбранная ими тактика сработала отлично. Учительницы просто ошалели от того, что бандит Волков, вместо гадких шалостей на уроках, вдруг стал тянуть руку. Везде он получил четверки за дополнения, хотя на физике тянул даже на пятерку. Но самостоятельные ответы у доски ему пока могли выйти боком, Варя обнаружила множество пробелов в его слабых познаниях. Хотя голова у него варила, особенно по физике. Он даже починил два выключателя у Варьки в квартире, висевшие на искрящихся соплях. Теперь за лабораторные по электротехнике за Волкова можно было быть спокойной. Только по английскому она помочь ему не могла, потому что учила немецкий. Варя еще раз убедилась, что на буксир ей Лешку подцепили только из подлости, обычно прикрепляли к ребятам, изучавшим один и тот же иностранный язык.

Она основательно подготовилась к тому, что ее начнут дразнить из-за Волкова, но удар получила совершенно с неожиданной стороны. Дразнить ее, конечно, стали, но из-за Леньки Коробейникова - спокойного, уравновешенного мальчика, прославившегося только тем, что в четвертом классе он совершенно всерьез решил замочить Кольку Железника. Первые три класса они были закадычными друзьями, а потом вдруг не просто разошлись, а разодрались вдрызг. Их первая драка случилась после того, как Железник выступил на пионерском сборе, где, к удовольствию Валентины Семеновны, заклеймил Варьку за мещанскую идеологию. Что-то некстати она процитировала тогда в классе бабушкины идеи о том, что коммунисты, когда жрать захотят, всем им землю обратно вернут. Из Колькиного выступления и последующего резюме Валентины Семеновны Варя с горечью поняла, что возврат земель в планы партии не входит. Влетело ей тогда по первое число. Но после уроков она все равно отбила Кольку от озверевшего Леонида. Что теперь было кулаками махать, если бабкиной землицы ей все равно никто не возвернет?

Варя потом даже провожала месяца три Коляна до дома после школы, потому что по пятам за ними крался мстительный Коробейников. Коля тоже не понимал, почему вдруг Леня так изменился по отношению к нему, они так здорово вместе выпиливали лобзиком полочку для Колиной мамы! А Варю Железник все-таки продолжал критиковать на собраниях, потому что у него были принципы. Принципов у Железника было удивительно много, на каждый жизненный случай, поэтому провожать его было даже интересно. Иногда они подолгу стояли у фонаря возле Колькиного дома, и Варя поражалась его сложной душевной организации. Но потом ее стали утомлять эти длинные нравственные обоснования собственных поступков, да и Коробейников как-то охладел к Кольке. Опасность Железнику уже никакая не грозила, поэтому Варя с легкостью послала Коляна подальше.

И теперь этот Коробейников вдруг в один день схватил три двойки! По мнению одноклассников, сделал он это явно нарочно. Двойку он получил даже по любимой литературе! Поэтому все тут же решили, что этот хлюст тоже захотел к Варьке на буксир. Девочки на переменках разнесли эту новость в параллельные классы, и Варваре сразу стало нельзя появиться в столовой. Одно утешало, что ее буксир с Волковым практически не обсуждался.

После уроков Варя собирала портфель. Ни Волкова, ни Коробейникова ей просто видеть не хотелось! Тут-то к ней и подошла Танька Слепцова.

- Варя! Скажи, пожалуйста, Волкову, чтобы он ко мне не приставал.

- Сама скажи.

- Варя, я говорю, говорю, а он все равно лезет. Плохо очень лезет, щиплется везде, хихикает все! Я не могу, мне страшно. Пойдем с тобой из школы, а? Он меня под лесенку все тащит каждую переменку.

- Вот скотина! Что же ты мне вчера не сказала?

- Я боюсь. Он сказал, что сделает со мной это, если скажу кому. Надо мною уже и так девочки смеются.

- Не реви, пошли домой.

- Варя, а можно я с тобой за партой сидеть буду? Ты ведь все равно одна сидишь... И, пожалуйста, не болей до конца года больше!

Утром Волкова вместо борща ждал небольшой сюрприз в виде Варвары, вооруженной солдатским ремнем отца. Уворачиваясь, он пытался ухватить полоску свистящей кожи, но это никак не получалось. Варьку хорошо обучили управляться с кнутом при хуторском стаде, и еще год назад она спокойно выходила одна против годовалых бычков, взъярено дравших дерновину копытами.

-За что, у-у... Больно! Не надо больше!

-Надо-надо! Получай, гад! Ух-ха! На сладкое с пельменей потянуло? Я в другой раз пряжку надену с крючком, это будет больно! А вот это - так просто, семечки! Ух-ха!

- Да что я сделал-то такого? Не надо! Мне пиджак только на будущий год выдадут!

- К Таньке еще лезть будешь?

- Ты за эту овцу бьешь, что ли? Дура! Да тихо ты! Не буду я! Честно! Совсем с ума сошла... Больно-то как...

Волков сидел в коридоре и плакал по настоящему.

- Я домой пойду...

- Не бойся, больше не буду. Но только до того момента, как ты опять Таньку под лесенку потащишь. Такие, как ты, с первого раза не понимают.

- Не думал я, что ты такая! Дерешься еще... Саму-то за эту лесенку за ухо к Кларе таскали!

- Ох, Волков, не зли меня! И когда это было-то? Да и не было вообще, наверно... Ладно, успокойся, пойдем суп из курицы кушать.

- Из курицы? И там даже курица есть? Кусками или по ниточкам распущенная?

- Кусками, Волков, кусками! Чай, не к жлобам пришел! Тебе ножку или крылышко?

- Я белое мясо, Ткачева, люблю. В столовке дают иногда.

- Садись, жри! Тут тебе не столовка.

После второй тарелки Волков поднял на Варьку глаза: "Нравится мне Танька очень. У меня все горит, как ее увижу"

- Так неужели, Волков, можно так? Это же гадко, очень-очень плохо.

- А она по-хорошему все равно со мной ходить не будет. Сама знаешь, обо мне даже Клара сказала, что у меня одна дорожка - в тюрьму. Но ведь и без меня Танька выйдет за какого-нибудь тихого алкаша с завода, как наш сосед по площадке. Он ее будет всю жизнь мордовать, она будет терпеть, сидеть на окошке в подъезде, синяки цинковой мазью замазывать. Что хорошего? А меня бы Танька не так часто и видела. У меня вот про отца мать говорит, что он все равно хороший, он между отсидками успевает ей кусочек счастья отломить.

- Что ты несешь? Тихие алкаши, отсидки, кусочки счастья! Ты учись, Волков! У тебя вся жизнь впереди!

- Ага, "спереди", как моя мамаша говорит! Это у тебя что-то наперед можно загадывать, а мне - очень трудно. Мне кажется, что я ничего не смогу, я в какой-то колее, не вырваться мне уже.

- Это все от человека зависит, Волков. Тебе надо бороться, я помогу! Я же должна тебе помочь, Волков!

- Мне кажется, что ничего от меня уже не зависит, что все уже определилось для меня давно, когда я родился после очередных каникул моего папы между двумя отсидками. Я ненавижу эти ботинки! Я вот у твоего папы в коридоре видел такие же, но он их сам купил, а мне их дали задаром. Я думаю, что в дармовых ботинках далеко не уйдешь. Нет, не могу объяснить...

- Это потому, Волков, что с литературой у тебя очень-очень плохо. Сейчас стихи будем учить, это память развивает и речь. А ты унитаз починить можешь?

- Попробую...

- А говоришь, что ничего у тебя в жизни не выходит! Вот у нас унитаз полгода не смывает - это что, жизнь? Короче, приступай, инструменты вон в том ящике. В будущем году у Пушкина юбилей, меня уже на конкурсы не пустят, поэтому пойдешь ты. Я тебя в декламации поднатаскаю.

- С ума сошла?

- Молчи лучше, и не зли меня! "Медный всадник"! Вступление!

- Кто это у вас такое с бачком сделал?

- Да папа, пытался отрегулировать. Ему рабочих для себя просить стыдно. У него самого руки только на сельское хозяйство настроены, а в деревне это делают иначе.

Варя и сама не понимала, как это у нее вышло, но Волков стал ей хорошей подмогой в налаживании домашнего быта. Она даже начала строить грандиозные планы по перестилке рассохшегося паркета. После мелкого ремонта окон, они ободрали и прошкурили все рамы, а к их окраске Волков с удивлением для себя прочел наизусть все вступление к "Медному всаднику" широко разводя руками с трудовыми мозолями. Пока Варя громко читала вслух про муссоны и завоевание Мексики, выписывая на шпаргалку для Волкова памятные даты из борьбы народов Латинской Америки, он, вооружившись огромными ключами, которые они стащили у пьяного сантехника, спавшего на площадке пятого этажа, что-то регулировал под ванной. Иногда он подавал оттуда голос. В основном, его высказывания касались Вариного папы: "Конечно, зато у нас папочка - инженер-строитель! Наверно, только в муссонах и борьбе пеонов понимает. Но ведь он все же мужик, унитазом-то он вашим пользуется? Или как в деревне на двор выходит?"

- Не ворчи, Волков! Ты видишь, как у меня родители много работают? Им домом заниматься некогда. Крути краны давай, и дверь открой по шире, чтоб про муссоны услыхать.

* * *

- Откуда у тебя циркули такие? Я такие только в папиной готовальне видела, так он мне их даже потрогать не дал.

- Бери, Ткачева, это я для тебя у учителя черчения спер. Да не расстраивайся ты, он их сам в школе схимичил. Теперь - трогай их на здоровье!

- Волков, нехорошо красть-то.

- А вот ты сама-то никогда ничего не хотела украсть?

- Хотела один раз, но не смогла. Я тогда так продумала все хорошо, месяц готовилась, проверялась и все-таки даже украла... Потом, помню, вышла из магазина, немного прошлась по улице, вернулась и все незаметно обратно подсунула. Не смогла!

- Одна на дело пошла? Даже на стреме никого не было?

- Одна. Не могла я никому такого сказать про себя.

- Это потому, что у тебя кореша хорошего нет. А что сперла-то?

- Книги из нашего книжного магазина. Там только-только завезли, продавщицы под прилавок спрятали для блатных, а я все у них оттуда вытащила. Я часто в книжный раньше ходила. Всю эту кухню хорошо изучила. Приглядела, где они товар прячут, все по минутам рассчитала. Они бы мне все равно книжки из-под прилавка не продали, даже если бы у меня такие деньги были. Матери только детективы достают, а я их читать не могу.

- Да что толку от книжек?

- А от пельменей?

- Ну, спросила! Я ими обоих братьев младших накормил! А книжки твои, небось, про Васька Трубачка были, враки какие-нибудь пионерские. Видел я, какие наши девки книжки читают, самая толстая книжица - про борьбу итальянских пионеров с наводнением на реке По. Дуры!

- Нет, в том-то все и дело, что эти книжки были чудесные: Стругацкие, "Испанская баллада" Фейхтвангера, "Три товарища" Ремарка. Я, Волков, если на дело пойду, то не из-за пельменей, поверь. Особенно, до боли жалко здоровенную книгу "Мифы Древней Греции" с гравюрами Гюстава Дюре. Ее трудней всего было тащить из-за формата.

- Так что было казниться-то так, Ткачева? Ты ревешь, что ли? Сперла бы, и никто бы на тебя в жизни не подумал! Учишься хорошо, не хулиганишь уже совсем, папа - инженер, мама - врач, на буксире всякую сволочь тянешь, в хоре поешь! Я бы на твоем месте все магазины в округе обчистил!

- Не смогла, значит. Не приучены мы, красть-то.

- Зато задатки у тебя хорошие, немного только поработать над собой, и как по маслу пойдет! Ткачева, с твоей головой ты можешь и паханом, и вором в законе быть!

- Не уговаривай, не смогу.

- Сытая ты, Ткачева! А вот посидела бы голодом, как я. А каково, думаешь, мне было, когда у меня прошлой осенью вшей при всем классе нашли? А когда я сытый, ко мне ни одна вша не подходит! А в этом пальто девчоночьем ходить? Таньку в таком пальто в кино не поведешь, только под лесенку.

- Опять ты за свое. Так, геометрию закончим, историю учить начнем. Ты эту рубашку снимай, она у тебя грязная, и все равно тебе сейчас не понадобится, сейчас ты свитер папин наденешь и на дело пойдешь, пока я ее стираю.

- Ты чо, Ткачева?

- Пойди и аккуратно выстави стекло из двери нашего подъезда. Вместо него эту фанерку вставь. Стекло только вчера поставили, у нас такие девочки, что уже вечером выбьют. А у меня в фортке на кухне наружного стекла нет. Давай, давай шевелись! Размеры я все прикинула, проходит - идеально! Рубаха на балконе к школе высохнет, я ее вместе с брюками поглажу, заодно и тебя научу.

За кражу стекла, водопроводных ключей и еще кое-чего по мелочи Варя испытывала неудобство не столько за сам факт воровства, сколько за то, что Волков теперь вовсю над ней потешался и звал обтрясти кошелки с питательной снедью, которые, за неимением у подавляющих масс холодильников, украшали почти все окна кухонь их дома. Правда, на некоторых окнах вместо кошелок были набиты фанерные ящики, из них Волковским металлическим крючком уже было бы трудно что-то стащить. Варя пригрозила Волкову, что проведет с ним профилактическую беседу ремнем на этот раз о вреде воровства. Это развеселило мерзавца еще больше. Волков доказывал, что когда он крадет еду, то это вовсе и не воровство, а способ жизни. А когда Варя крадет стекло, то это воровство настоящее, пусть стекло и как бы ничейное. Так пусть ничейное стекло лучше врачихины близнецы выбьют? А так - в подъезде теперь фанерка аккуратная от ящика посылочного, адрес на ней Варя аккуратно срезала ножиком. И на фанерку никто не позарится. Нет, в этом Варя не видела ничего особенного, и душа ее была тут совершенно спокойна. Все ничейное должно быть чейным, иначе пропадет! Никакое это не воровство! И пройти мимо стекла в подъезде, когда сами всю зиму на кухне без него мерзли, это глупость. И ее самая честная в мире бабушка даже ругалась как-то на ихнего председателя колхоза: "Дурак! Как есть дурак! Ни украсть, ни покараулить!"

От сложных размышлений у Вари все перепуталось в голове, поэтому она нашла компромисс: "Ты, Волков, захочешь пожрать, так больше не воруй, а лучше ко мне заходи. У нас всегда борщ есть и картошка. Яйца матери с птицефабрики достают, там вся бухгалтерия беззубая. Я буду сразу готовить и на тебя, я маме объясню, что это - для дела".

- Ткачева! Ты как-то сортируй братву! Я с первого дня нашей Семеновне пригрозил, что журнал классный сожгу, если она твоей мамке расскажет, что меня к тебе на буксир сунули. Ты, надеюсь, предкам еще про меня не сказала?

- Ну, я не сказала, что это конкретно ты. Я просто сказала, что ко мне ходит одноклассник уроки учить. Они воспринимают положительно, особенно после того, как ты вставил плафон в ванне. И они все время на работе. Нет их! Так что приходи просто так, покушать.

- Ненормальная ты, Ткачева. Ладно, зайду. Но я, на всякий случай, всем говорю, что к Афоне иду на пятый этаж в карты резаться.

* * *

- Все, Ткачева, больше не буду к тебе ходить. Вроде, все у тебя теперь тут путем: стекла битые вставил, линолеум подклеил, сантехника в норме, но ремонт, Ткачева, делать надо. Ну, что у тебя папаша за строитель такой, если плитки глазурованной украсть не может? Чья она там, на стройке? Ничья! А была бы твоя! Одевайся, в школу пойдем, вызывают нас. Видишь, я в пальте пришел.

- А что случилось-то, Волков? Ты в учебе выправился, за что же нас вызывают?

- Да, может, тебя зовут, чтобы похвалить, шоколадную медаль выдать.

- Не ври, наши училки до этого не додумаются. Опять какую-то гадость придумали?

- И не говори. Ко мне тут пионервожатая наша опять цеплялась на счет того, что я не в комсомоле, а галстук пионерский уже не ношу. Так вот она попутно сказала, что на педсовете решили, что раз ты на меня очень благотворно влияешь, то надо к тебе еще и Вадика Вахрушева на буксир подцепить.

- Да ты что? Он же не просто дурак, он - идиот. Он в своем дворе всех кошек перевешал!

- Он просто тренируется. Может он с кем-то хочет бороться? Может ты, Ткачева, должна ему помочь?

- Волков, прекрати! С ним ни одна девочка сидеть не станет, как же я это чудо буду дома принимать? И в школе после занятий вечером я с ним не останусь. Ведь педсовет может понять, что есть педагогические отбросы, на которые просто не надо время тратить. Они сами себя изведут.

- Они, наверно, Ткачева, решили, что мы с тобой эти самые отбросы и есть, а раз мы друг друга не извели, то к нам надо Вахера добавить до ихней полной победы.

- Волков, у него даже ножик есть!

- Тихий такой мальчик, учится только неважно. Про ножик молчи лучше, тут тебе ни я, ни ремень твой не помогут. Зато у Вадика родители на обувной базе работают! Короче, я пошел. Ты иди в комитет комсомола, проси, чтобы тебе перед вступлением в ряды другое задание дали, что Макаренко из тебя не получился, что я тебя бью ремнем и таскаю под лесенку. А у меня там свои дела, я их сюсю-пусю слушать не собираюсь.

- А ты куда?

- Пойду пока в школе пару окон выбью, может унитаз удастся сломать. Надо дать понять педагогам, что таким, как мы с Вахером, буксиры - не в масть!

- Подсобить?

- Иди, Ткачева своей дорогой! А мы пойдем своей, пусть и не той, как считает Валентина Семеновна. Но мы дойдем по ней до конца! А в конце своего пути, Ткачева, вспомни, что где-то там у тебя, хороший кореш в тюряге сидит!

* * *

В следующей четверти Волкова дважды исключали из школы. Никакие буксиры ему уже не назначали, с апреля он был уже на прочном буксире в детской комнате милиции. Школа решила все же перетерпеть его обязательное восьмиклассное образование. Вахера тоже цеплять к буксиру поостереглись, помня о неожиданном мартовском рецедиве Волкова, когда он выбил окна на четвертом этаже и сломал краны у двух школьных питьевых титанов. На счет унитазов он здорово промахнулся, школа у них сдавалась при товарище Сталине, который таких шуток не любил, поэтому унитазы у них был чугунные, как на железнодорожном вокзале.

А по весне Варьку захватила какая-то непонятная тоска, она не могла дождаться каникул, хотя и знала, что хутора для нее уже больше никогда не будет. От бабушки из разных мест, где жили ее дочери, приходили странные письма без начала и конца со словами, слитыми в одну строчку. Папа очень расстраивался от этих писем, хотел даже забрать стариков к себе, отчаянно ругался по этому поводу с мамой, хотя и сам хорошо понимал, что ни одной уральской зимы в большом холодном городе его родителям не пережить.

Весенние грозы приходили в их город не в начале мая, а в самом его конце. Однажды Варя вышла из школы в тот самый момент, когда все вокруг неожиданно потемнело, и по земле забили крупные сильные горошины дождя. Возвращаться в школу не хотелось, и Варя заметалась по школьному двору в поисках укрытия. Из хозяйственной постройки ей свистнул Волков, и она понеслась под набирающим силу дождем в сарайчик рядом со школьными слесарными мастерскими. Волков стоял у стайки, где завхозиха держала двух крепких кабанчиков. Хотя он еще в прошлом году дважды выпускал свиней из сарая и катался на них по школьному двору, завхозиха все равно пускала к свиньям его одного из всех шестых классов.

- Ткачева, Танька домой ушла?

- Ушла, она близко живет, уже дома, наверно.

- А ты что такая ходишь, будто у тебя пять двоек вышло в четверти?

- Да так, личное.

- Втюрилась, что ли, Ткачева? Так вроде у нас из мужиков-то никто не ведет... Может десятиклассника какого присмотрела?

- Отстань, Волков! Я уж об этом давно не думаю, детство у меня еще прошлым летом закончилось. Я ни в какой пионерлагерь не хочу, а с Серегой отправят, наверно. Не еду я нынче на хутор, вот что. Зимой я тоже это знала, но почему-то зимой меня это так не расстраивало, а теперь... Мне даже вот со свиньями стоять тяжело. Вот сидишь на уроке в такую пору, когда там самое время уже огородину полоть, да еще ветерок свинячий дух со школьного двора принесет, совсем невмоготу становится.

- Не ной, Ткачева! На рыбалку пойдем с Коробом.

- С кем?

- С Ленькой, он мне краны помог в титанах свинтить, настоящий кореш, не то, что твой Железник.

- А хоть с Железником - все равно. Жизнь кончилась, а так хорошо начиналась, Волков! Слушай, а эти кнури любят, когда им за ухами чешут?

- Любят, Ткачева, чеши, сколько хочешь. Этот - Мишка, а тот - Васька. Ты и без меня заходи, говори всем, что Волков тебе разрешил.

* * *

Да какая там рыбалка! В пруду кроме ракушек и мелкой плотвы с берега ничего и не поймать было, а лодку Волков так и не смог спереть, больше хвастал. Хорошо, что мама у какой-то продавщицы, протезировавшейся у нее, купила по случаю немецкий сплошной купальник, поэтому Варе и без рыбалки в нем было очень хорошо. Даже Волков посмотрел на нее почти как на Таньку с глубоким одобрением: "Ну, Ткачева! И все у тебя есть, и все на своем месте! А то заваливаешь, иной раз, так хоть святых выноси! Как тебя, Ткачева, разглядеть, если у тебя фартук не только ниже платья форменного, но и ниже колен, блин! И это я из скромности не говорю о твоих колготках!" Колготки были ее самым слабым звеном, зря он о них напомнил. Жаль, что в школу нельзя было ходить в брюках. Она отлично научилась гладить брюки папе и Сереже. Просто здорово, что летом эти вечно рвущиеся колготки были ни к чему.

Ленька лежал на песке, подставив солнцу ослепительно белый живот, и делал вид, что он тут совершенно случайно. С Варькой совсем не разговаривал, а только односложно объяснялся с Волковым. Его тираду о скрытых Варькиных достоинствах он оборвал тоже одним словом: "Заткнись!"

- Ты, Ткачева, почитай нам стихи, но что-нибудь нейтральное, не про плотскую любовь. А то мы с Коробом совершенно убогие, не то, что Железник! С нами, может, тебе скучно, но ты, Ткачева, борись за нас! Поднимай нас до своего уровня, развивай в нас творческих личностей, формируй нового человека-то, Ткачева! А то Валентина Семеновна одна с ног сбилась, вот кому ты просто обязана помочь!

- Волков, ты все смеешься надо мной, а напрасно! Ну, какой из тебя может новый человек получиться, если ты считаешь, что все видишь наперед, как Ленин. Хвастаешь, что лучше всех знаешь жизнь. А на самом деле, ты ее просто боишься. И даже тюрьма для тебя - это какая-то самозащита от жизни, от будущего.

- Ты, Ткачева, видишь то, что хочешь видеть, а я знаю жизнь с изнанки. На мне с рождения клеймо: после школы - ПТУ и тюрьма, поэтому с первого класса мне за все про все - двойка!

- Но ведь у Ангелины Григорьевны было не так!

- У Ангелины все было по-человечески. За это ее и в нашей школе в черном теле держат. Давно бы на пенсию выперли, если бы родители за нее не просили. Терпят ее пока. А вот интересно, что сами эти родители на своих же работах тоже кого-то травят, как Ангелину, но для своих детей почему-то хотят хотя бы трех лет счастья в школе. Это потом они будут учить своих же деток пригибаться перед нужными людьми, травить ненужных. Они не понимают, что потом труднее, больнее перестраиваться. Лучше бы с пеленок учили: "Вырастай подлецом, сынок! Далеко пойдешь!"

- Волков, перестань! Хватит! Сумку мою из кустов тащи, кушать будем, я ни на какую такую вашу уху и не рассчитывала, свой харч захватила.

- Молодец, Ткачева! Короб, подползай к нам, жрать будем!

Ленька нехотя поднялся и отряхнул с плеч песок. Есть ему хотелось, но было неудобно объедать Варьку. К рыбалке он готовился серьезно, даже накопал червей, которых Варька выпустила на волю за ненадобностью.

- Волков, а как ты в преферанс у всех выигрываешь? - спросил Короб, пережевывая бутерброд со шпротным паштетом "Волна".

- Тут, Короб, одной пятерки по арифметике и трех классов образования недостаточно, тут надо мыслить, блефовать! Сейчас пожрем - научу.

Волков что-то долго показывал Леньке на картах, Варе это было совсем неинтересно. Она все раздумывала купаться ей сегодня, или обождать до середины лета. Купаться в такой воде смогли только Волков с Коробом, Варя все-таки решила ждать до июля. Солнце поджарило плечи Варьки и обуглило живот у Короба, а у Волкова здорово покраснел веснушчатый нос. Ребята подшучивали над ее не плавучестью, брызгались обжигающе холодной водой, и она смеялась вместе с ними. Разговорился даже Короб, хотя он так и не смотрел на Варю. По пруду проплыла лодка, в которой лежали двое пьяных - мужчина и женщина, поэтому Варька начала громко читать "Пьяный корабль" Артура Рембо. И они действительно опьянели от солнца, холодной воды и полной свободы. Но уже начинало что-то подгонять Варьку изнутри, хотя она была совершенно свободна до вечера, Сережку родители отправили в лагерь первой сменой. Наверно, заговорила совесть, ведь она ушла из дома тайком, на рыбалку с Волковым ее, конечно же, никто бы не отпустил.

Несколько раз возле их становища проходили обнаженные по пояс взрослые парни с полотенцами, зажатыми в кулак. Они с интересом смотрели на Варьку в голубом купальнике, но заговаривать не решались, потому что Короб и Волков сразу как-то хищно собирались и оборачивались к ним всем телом. Варе казалось, что между ними происходит напряженный безмолвный диалог, в котором она мало что понимала, но почему-то ей это было очень приятно!

Глядя на высокое, без единого облачка небо, Волков вдруг высказал одну мысль, которая будоражила и Варькину душу: "Я хотел бы уметь летать! Бросить все к чертовой матери и улететь! Но не в самолете, хотя и на самолете я тоже не летал. Лететь так, чтобы слышать ветер вокруг..." Короб только тихонько засопел и завозился на песке, поэтому Варька решила, что и ему хотелось бы услышать ветер. В тот день в самом начале лета Варьке было по настоящему хорошо и так спокойно на душе, как иногда бывает тихо в лесу перед самой грозой.

* * *

Лето в их краях пролетало быстро. Так быстро, что Варя даже не успела заметить, как вплотную подошли первые осенние мелкие дожди. После лагеря брата опять перепоручили Варе. Все лето она водила Сережу и его друзей на карусели, возле которых стоял дощатый сарай, выкрашенный в ярко-голубой цвет, где через каждый час показывали мультфильмы. Иногда они с самого утра отправлялись на первый сеанс в кинотеатр, а потом долго катались на трамвае до вокзала и обратно, и брат дремал у Варьки на плече. У родителей был и огород, до которого тоже можно было добраться на трамвае, но там было совсем неинтересно: ни реки, ни простора, только домики самого разного калибра, лепившиеся друг к другу через шесть соток. Волков провел лето на исполкомовскую дармовщину в пионерских лагерях и вернулся только к концу августа, как и Короб, ездивший куда-то в Рязань с матерью на все лето. К тому времени как раз созрела вишня, и Варя позвала Волкова и Леньку помочь ее собрать. Ягоду, подвяленную на солнце или чуть тронутую гнилью, она приказала мальчикам, сидевшим на перекладинах высокой лестницы, в ведерки не класть, а кушать, и ребята, наконец, досыта наелись терпкой вызревшей вишней.

24. Лето кончилось