Повелительница снов

Глава 74. ВАРЬКУ ЗОВЕТ ЗЕМЛЯ

По весне знакомые Вари помогли ей взять землю под коттедж в живописном месте, и она, так тосковавшая в городе, всеми правдами и неправдами захватила себе около тридцати соток.

Помочь ей было некому, и она стала одна поднимать свой запущенный, заполоненный дерновиной участок. На соседнем участке работал крепкий немолодой мужик. Варя знала, что очень нравится ему.

Он всегда выходил при ней работать на их границе, голый по пояс. Варя исподтишка любовалась его загорелым торсом, военной выправкой и представляла его в любви. Но Федор Фомич не заговаривал и держался с ней хмуро и неприветливо. Глядя, как она, не разгибаясь, ковыряется в земле, он только неодобрительно вздыхал. Но он не понимал, что земля давала Варе гораздо больше, чем брала от нее. Земля наполняла ее жизнь давним смыслом, успокаивала ее душу, отодвигала от нее, пусть ненадолго, все сомнения и тревоги.

Как-то он выкатил большой мотоблок и стал обрабатывать оставшиеся на своем участке куски дерновины. Варя стыдливо попросила его позволить, в то время, когда он обедал или работал с вилами, немного попахать и ей. Федор Фомич был крайне удивлен ее предложению.

Мотоблок был очень тяжелым, для пахоты нужна была недюжинная сила, да и само его обслуживание требовало крепкой мужской руки. Но Варя, наблюдавшая за ним, уже приметила все особенности работы с этим страшилищем. К хохоту всех соседей, соломенная вдовица стала с мужицким матом пахать на своем участке. Ей и самой было смешно. Она вспоминала хуторские рассказы про женщин-трактористок. Паша Ангелина, например, поставила свой первый рекорд потому, что забыла, как глушить трактор, поэтому пахала до тех пор, пока не закончилось в баке горючее.

Мотоблок выворачивал дерн, который Варя потом трусила вилами. Запускать участок было нельзя, потому что откинутый мотоблоком сорняк все норовил прирасти, и засеять все вновь своим крапивным семенем. Перекуривая на куче сорняков, Варя соображала, как лучше ей вырыть компостную яму, терять в качестве удобрения выращенную ее землей траву не хотелось. Она глядела, как судорожно пытались выжить вывороченные ею из земли сорняки, и ее зажигала эта жизненная страсть, пусть и проявляемая хотя бы только сорняками.

Варе представлялось, что она - такой же сорняк с перепутанным обрубленным корневищем. Отброшенный на обочину дороги, втоптанный в землю, с палимыми солнцем корнями, ухватившими все же толику родной земли, он медленно, упорно выправлял свои листья, привыкая и к такому их положению, и, не смотря не на что, выкидывал цветущий семенной стебель.

Теперь ее манила и земля, раскинувшаяся под блеклым северным небом. Какая же она родная, близкая ей! Как же ей хорошо с ней! Они так понимали друг друга... Ведь Россия, по ее представлению, тоже была женщиной, что лежала, раскинувшись, под бескрайним звездным небом. Что была ей Вселенная? Она сама - Вселенная! Что ей мир вокруг нее? Она сама - огромный, многокрасочный мир! Какую сказку они все пытались ей рассказать? Что не видела еще она на своем веку? Ну, с какой философией можно было подступиться к ней, такой! Ничего ей не надо: ни чужих мыслей, ни чужих денег, ничьей жалости. Ей не надо и свободы из наших беспомощных рук. Она, как в зеркало, испокон веков вот так же смотрелась в сверкающий небосвод, и все ее грезы были только о любви...

* * *

К лету Федор Фомич построил на своем участке небольшой кирпичный дом с камином и крошечной банькой. Соседи тоже потихоньку застраивались. Это была заводская элита одного из крупных оборонных заводов, деятельно растаскивавшая свое предприятие на садовые участки и коттеджи. Федор Фомич вообще ходил на работу с набором отверток и, из хозяйских соображений, скрутил даже ручки от ящиков столов в своем конструкторском бюро. Варька тоже приволокла со студентами-заочниками на свой участок списанный строительный вагончик. Но ночевать там было все равно нельзя, поэтому она каждый день отправлялась грязная, потная домой. Иногда она брала с собой дочку и свою собаку, которую завела к огромному неудовольствию Исайки. Маленькая сидела на травяной куче и играла с куклами, а Варька понемногу приводила свои сотки в божеский вид. Она совершенно всерьез решила в одиночку устроить для отдельно взятой дочери отдельно взятый хутор.

Федор Фомич давал Варе всякие саженцы, он подолгу подробно объяснял ей, как лучше их выращивать. При этом он почему-то не глядел ей в глаза. У него на участке был колодец и скважина, он провел ей нитку водопровода, и ей теперь не надо было возить воду из пруда в большой фляге с колесиками.

Однажды, когда среди недели он был на участке совсем один, а Варя приехала без своих домочадцев, оставив дочку у родителей, Федор Фомич подошел к ней и сказал: "Варвара, у меня вода горячая в бане осталась, поди, сходи ополоснуться!". У Вари ослабели колени, но она пошла. Когда она, помывшись, вышла завернутая в полотенце в предбанник, он уже ждал ее голый, расстелив байковое одеялко на широкой деревянной скамье. Варя подошла к нему, обвила его мощную шею руками и стала с жадностью целовать.

Приезжая теперь на участок, она шла в ельник, что рос неподалеку, там уже ждал ее Федор Фомич со своим байковым одеялком. Он оказался неутомимым и искушенным любовником. Со своего завода он притащил плащ-палатку, и они занимались этим и под проливным дождем. Потом они порознь расходились по своим участкам и, обрабатывая землю, с улыбкой обменивались откровенными взглядами. А потом лето закончилось, они собрали урожай и в последний раз сходили вместе с ним в его баню.

Жена Федора Фомича, как начались холода, почти не ездила на участок. Это было самое чудесное лето в ее жизни. Земля, жаркие полдни, тихие вечера, и этот немолодой мужчина просто спасли тогда ее от смертного кошмара одиночества и увядания. Она хотела бы, чтобы в ее жизни было много-много таких вот огородных сезонов, когда бы она могла отдаваться Федору Фомичу под каждой елкой.

* * *

Всю зиму Варя провела в борьбе за кусок хлеба насущного, а когда она по весне отправилась на свой участок, душу ее теснило от неясных мрачных предчувствий.

Федора Фомича на участке не было, там ходила только его жена, Галина Петровна. Она все поглядывала в ее сторону, не решаясь заговорить. К полудню она все же крикнула Варьке: "Варя, зайди в дом, поговорить надо, не бойся, бить не буду!" И Варя пошла, уже зная, что никогда не увидит Федора Фомича.

- На, вот, выпей! Помянем Федора!

- Земля пухом.

- Я все про вас знаю, да поздно уже теперь об этом. Погиб он. Ехал сюда на машине, колесо спустило, а когда перебортовывал, самосвал его сбил. Парень за рулем был восемнадцатилетний, в дымину пьяный. Вот так, нет теперь Федора.

Варька заревела, она знала, знала.

- Ты не реви, а то я тебе, сучка, врежу! Вон, уже все соседи говорят, что дочка твоя от него!

- Ага, и собака у меня тоже от него, раз я - сучка!

- Ой, не смеши, - грустно рассмеялась Галина Петровна, - у нас ведь две дочки, в другом городе обе живут, такие, как ты, будут. Тоже, не поймешь что у них с мужьями, ладно, что не жалуются, а то - хоть вой! Я, ты знаешь, даже довольна была. Мне это не надо уже, болею очень, Федор хоть от меня отстал. В семью ты мою не лезла, а при тебе он пить бросил и огород поднял. Из меня-то уже работник никакой.

- Да вашего Федора Фомича на батальон бы таких, как я, хватило бы.

- И не говори, ласковый был мужик, с понятием...

Они снова выпили, закусывая янтарными пластиками капусты.

- Варь, мне без тебя землю не обработать, давай, я тебе, как могу, помогу, а ты бери мотоблок из гаража и паши. Ты ведь умеешь... Прошу тебя, Федьке будет больно, если все тут заглохнет.

- Я и сама хотела предложить, да, думала, опять обматерите.

- У меня картошка хорошая сортовая, а у тебя ведь и ямы-то нет! Потом семена мне подруга с опытной станции все время возит, ладно, справимся! Пей!

И Варька, пьяная, обливаясь слезами, пахала огород Федора Фомича. На другой день она перешла с мотоблоком на свой огород. Галина Петровна водилась с ее дочкой, помогала садить, пропалывать. Тяжелая работа по поливке легла теперь целиком на Варьку, которая научилась управляться с насосом и вычистила колодец. Они подружились с вдовой Федора Фомича, стали просто не разлей вода.

75. Три диалога, наверное, о любви, хотя, конечно...