Самовары
Самоварами в моем детстве называля безногих дяденек в солдатских телогрейках на деревянных катушках. Двумя «утюжками» они царапались по наледи мостовых от одной пивной к другой. После уничтожения сталинских солдатских артелей Хрущевым — они все вывалили на улицы. Правда, ненадолго. В самый разгар «хрущевской оттепели» они как-то исчезли в один день зимой 1965 года.
Никто из прогрессивных людей того времени ни словом не обмолвился о судьбе самоваров. Уверена, что в достопамятном 1968 году многие из них были еще живы. Но куда престижнее, а впоследствии еще и денежнее, — выступать за «свободу» Чехословакии, чем озаботиться судьбою грязного безногого солдата, лишенного крова и куска хлеба в очередном приступе борьбы с частной собственностью.
Только вот Чехословакия, завоеванная самоварами, по всей справедливости принадлежала им и ни на какие «свободы», коли б была там совестишка элементарная, — претендовать не имела права. Не смогли чехи самостоятельно противостоять фашизму? Значит, еще хуже фашистов — фашистские прихвостни. Никаких «свобод» таким не нужно по умолчанию.
Извините, я говорю незыблемые с начала времен вещи. Как их не опровергай из толерантности и политкорректности, а они все равно проявятся — вначале подлостью и ударами в спину, а затем ползком на карачках. Мир очень старый, это в нём было не раз. И повторяется с завидной периодичностью, стоит лишь запамятовать о его законах.
Видно, можно выгнать самоваров из городов, можно свезти их в инвалидные дома, — но собственного самовара из души не выкинешь. И как только самовары в гимнастерках с оборванными погонами перестали мозолить глаза, как только совесть освободилась от ежедневного напоминания, кому мы все обязаны миром, — так внутри каждого пеной начала всплывать душевная ущербность, инвалидность совести.
Если бы так же легко можно было избавиться от самоваров с навсегда покалеченными душами. Физическая ущербность всем глаза колет, а вот ущербность духовная, царапающаяся с утюжками по чужим головам, спекулирующая на лучших движениях человеческой души, изматывающая каждую душу в бесплодных попытках «подсобить убогому» — неискоренима.
Все последующее я изложу мужской части аудитории — с чисто женской точки зрения. Мне эту точку зрения приписывают не по случаю как раз такие «душевные самовары» — по поводу макроэкономического анализа, жилищного строительства и прочая. Долго добивались, как говорится. Так вот сейчас будет всем присутствующим нормальная женская точка зрения.
Мне было пять лет, поэтому я хорошо помню всех самоваров, которые кучковались возле шайбы и забегаловки на улице Труда, расположенных как раз возле моего садика. В забегаловке продавали леденцы «лимончики», которые папа мне покупал каждый раз, если я вела себя хорошо и никого не била.
Забегаловка была напротив «Детского мира», куда мой папа водил меня посмотреть на игрушки, чтобы у меня имелся стимул в жизни и далее вести себя хорошо. Чтобы, как говорится, дочке было о чем помечтать и помимо… гм… того, как в один прекрасный день мне удастся избить всех, включая заведующую детским садом.
В «Детском мире» тогда еще имелись залежи деревянных игрушек, пасхальных яичек, традиционных народных поделок — которые самовары успели настрогать в своих артелях. У этих игрушек была особенная, как нынче говорят, «аура».
В забегаловке я не раз видела, как женщины из соседних домов приносили самоварам стиранные гимнастерки и горячий борщ в кастрюльках. Они помогали им переодеваться прямо в забегаловке, загораживая покалеченных от любопытных взглядов своим задом.
Папа всегда давал им рубль, наклоняясь к самовару, но старясь не глядеть в глаза. Другие мужчины им иногда просто кидали мелочь, как собакам. Некоторые «по доброте душевной» покровительственно, свысока приглашали выпить за компанию. Никто из женщин никогда такого не делал. Если они не брали такого под крыло со стиркой и горячим, то подавали вареное яичко или хлеб.
* * *
Так и не разобравшись до конца с одним наследием самоваров, мы решили, будто именно им ничего не должны, пусть нам глаза не мозолят. Типа время было такое. Но все же остался неприятный осадок в душе.
Потому сегодня взамен мы получили от тех самоваров совсем другое наследие, достаточно негативное их завоевание. Речь пойдет о пятой колонне современных самоваров, которых местечковые толкают в русскую прозу в качестве противовеса нормальной русской литературе.
Стоит лишь сказать, что мемуары, в особенности, военные, и «правда жизни» в виде чукотской песни «что вижу, то пою» — к литературе не относятся, так слышится это знакомое с детства постукивание утюжков — поползли самовары толпой на водопой… И ни одной душе от такого «творческого процесса» не предвидится никакого прибытка. Там только крутись-успевай: кому милостыньку, кому чистую рубаху без вшей, кому яичко, а кому — просто на водку.
Возможно, это забавная случайность, а может и не случайность, но получилось так, что я оказывалась каждый раз «в нужном месте в нужное время», будто кому-то было очень важно, чтобы именно я увидела своими глазами весь процесс становления самоваров в русской литературе по песенке «ты помнишь, как все начиналось?»
Кому-то все равно надо будет дать оценку этому нашествию убогих-покалеченных, которых и бить нельзя, да и не бить невожно, видя, кто их толкает вперед и зачем именно.
* * *
Если Вячеслав Миронов с мемуарами «Я был на этой войне» поначалу не претендовал на особенное место в литературе, держался очень искренне и дружески, то более молодое поколение самоваров повело себя иначе. С местечковой непосредственностью оно начало своё становление с пихания пятыми точками.
Они явились не рассказать о том, где были и что видели. Они пришли «памятники павшим товарищам» в каждом доме устанавливать, «судить все общество», предъявлять претензии к России, «пославшей их на эту войну». По принципу: «А почему рубаха без кондиционера? А галстук где? Могла бы и на копченую курицу разориться, жлобина. Отойди в сторонку, не загораживай от поклонников!»
Но началось, конечно же, именно с нашего поколения, которому на уровне подкорки вбивали, что мы всем обязаны армии. Однако времена немножко поменялись, верно? И чем мы обязаны нынешней армии? Тем, что потеряли все завоевания настоящих самоваров? Развалом страны?
Ведь и сегодняшним прыщиком на голой попе по фимилии Путин — мы обязаны именно армии, а конкретнее — Западной группе войск, разложившейся перед крахом СССР до торговли оружием, фарцы и торгового спекулянтства.
Однажды некий «настоящий полковник», конечно же, балующийся «военным писательством», решил высказать много претензий не только ко мне лично, но и по поводу плохо пробуждающегося народа. Типа это народ армию предал, так сказать, своих «боевых соколов».
Даже не касаясь того, что я знала лично о подвигах этого полковника на ниве материального благополучия за армейский счет, его личного участия в перебросках оружия, устройствах всяческих интереснейших горных баз, — у меня имелись свои возражения к аргументам этого мужчины, забывшего, что именно этот народ и я лично — мы ничем ему не обязаны. А все, что он имеет, включая плавки, в которых по причине жаркой погоды он решил мне прочесть моральку на тему «народ и армия едины!» — на взрослом мужчине оказались в том числе и за мой счет.
Со мной он не делился, да и не особо задумывался, что будет со мной в тот момент, когда ради своего удобства отходил от присяги, он нравственных принципов. В писательстве он не посчитал нужным начать с собственной расчлененки, решив, что у него достаточно шокирующих подробностей, чтобы расчленять обычных людей, своих читателей, превращая их в самоваров.
Читатели ведь не находились там, где находился он, они уже ничем не могли помочь, их выбор вообще ничего не значил в описываемых «больших играх». Да, они не были на «этой войне». И за то, что они «сидели в тапочках у телевизора» (это произносилось каждый раз с нескрываемой ненавистью очень многими моими писучими коллегами, имевшими погоны) — им предстояло «за всё ответить».
Такое впечатление, что читатели стали «безмолвной скотинкой войны» — для тех, то кого в любой ситуации мало что зависит. Кто выбрал армейскую службу (тут уж нечего скрывать) — по той же причине, по которой ломанул далее «в писатели». Чтобы не «крутиться», особо не задумываться о жизни, чтобы иметь казенную пайку.
Мне приходилось каждый раз напоминать этим моим «защитникам», что в моей жизни они меня ни от чего не защитили. Даже от элементарного, для чего всем миром и содержится армия — от развала государства, наглого грабежа общегосударственного достояния. И при этом каждый писучий полкан считал своим долгом мне пафосно заметить: «Народ, отказывающийся кормить свою армию, будет кормить чужую!»
Сама вижу, что кормлю чужую армию, прикрывающуюся прежними подвигами оплеванных самоваров. Эта армия не защитила меня от чеченских авизо, от ежедневного противостояния полицаям и зондеркомандам, старающихся меня разорить все эти годы, когда, не получая никакой поддержки от государства, я плачу налоги на содержание этой армии.
Никого в армии не волнует, как и где я наскребу им на налоги. Они даже не считают нужным рассказать, как собираются потратить эти средства. Они продули все, что было дорого налогоплательщикам, но они еще и ненавидят «спящий народ», раз тот, набегавшись за день в поисках куска хлеба, вечером лежит, высунув на бок язык у телевизора.
Они расскажут ему «правду жизни», как много потерял этот народ пока они его так отчаянно «защищали».
Если в моем поколении самоваров еще присутствовал некоторый стыд, то он начисто отсутствует в новом поколении… стервятников.
Все-таки наше поколение не совсем излечилось от «химеры совести». Мы знали о стыде армии, уходящей на Восток, бросающей женщин и детей под немца. Мы наизусть знаем «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины?», мы понимаем, о почему в романе «Они сражались за Родину» бойцы ложатся спать голодными, а некоторые просыпаются с синяком под глазом.
А нынешним стервятникам стыд не положен. Рука об руку с нынешними уголовниками во власти, они идут карать и клеймить все общество, забывая рассказать, как продавали в Польше оружие в Югославию, как свозили его в Чечню, чтобы скрыть недостачу. Никто честно не расскажет про то, почему армейские операции длились годами, почему так надо было срочно взять Грозный прямо перед Новым годом. И почему самые ожесточенные сражения шли у здания Национального банка.
Они расскажут про отрезанные уши, про убитых подростков, про подлость и трусость собственных товарищей. Они выстроят удивительные этнические теории, по которым получается, что труса праздновали они не перед заурядными бандитами, а перед «супер-этносом». Вахи или лохи — так и не поняла, как этот «супер-этнос» обзывается.
И некому будет выйти и честно рассказать, чем же они там с Кошманом занимались между двумя кампаниями, что бухгалтера Яндарбиева пришлось в Катаре «мочкануть»?
* * *
Я не стану рассказывать, как они модерировали меня, собрав для этого аж международную конференцию в Одессе «ветеранов локальных региональных конфликтов». В то самое время, когда надо было добираться до горла полканов, руководивших операцией, приказавших Ульману уничтожить шесть чеченцев без суда и следствия, настаивая на том, чтобы вообще нигде не упоминать, что Ульман был на боевом задании.
Но я видела, как за «Новой газетой», будто по команде, после моего «литературного разбора» обращения «военных писателей» — его тут же опубликовали СМИ и сайты ДПНИ и прочих «национальных» и «демократических» движений. Более всего я настаивала убрать из обращения, что армия творит в Чечне беспредел, пребывая почти в непробудном пьянстве, а вот Ульман — хороший, он в тот день все это по трезваку учинил. Но ведь я не прошла «боевой путь» наших «рядовых от литературы» самоваров, так не мне и обращения писать.
В деле Сергея Аракчеева, организованном Генеральной Военной Прокураторой, чтобы скрыть кровавые разборки дележа бюджетных денег «на восстановление Чечни» — «военные писатели» вместе с разношерстыми политическими авантюристами устраивали провокации с публичными обсуждениями, на «раскольниковский манер» — можно ли безнаказанно расстреливать мирных «чичей», хотя минер лейтенант Аракчеев имел жесткое алиби, а обвинение зашкаливало своей нелепостью.
Да и прошлой весной отнюдь не наши писучие самовары обрывали залихвацкие выступления Рамзана Кадырова, вравшего вслух, как руководимый им «супер-этнос» отстоял… Брестскую крепость.
Я дала довольно ссылок желающим разобраться с «поколением современных писателей». Добавлю несколько личных впечатлений.
Слава Миронов, конечно, тот еще типаж. Когда его начали поднимать на знамя, он каждый раз именно у меня в комментариях сообщал, как у него только что иностранные журналисты интервью брали. Ну, как должна к этому относиться женщина? Погладить по головке раздухарившегося самовара?
Он понимал, что мне, повсюду забаненой, сидящей без всяких надежд на какие-то «интервью» о литературе, а не по поводу очередного обрушения — все это больно. Ведь не совсем же он глухой, неспособный к сочувствию человек, раз решил писать как бы русскую прозу? Думаю, ему доставляло удовольствие рассказывать именно мне: «Ирочка… девочка!»
Хотя… к Славе особых претензий не имею. Слабенький он, конечно, да и самовар по жизни. Но на чистую рубаху и борщ Славик заработал. А у меня — на двойную порцию и рубаху с кондиционером «Линор».
Все же он единственный пытался честно отстоять «Повелительницу снов», когда все прочие самовары дружно сдали мою честно заработанную победу местечковой сволочи за обещание напечатать их на бумаге и устроить им у Мошкова специальный сайт, где бы их все жалели и не обижали. Ну, получили они свой сайт, получили книжки. Сдав за моей спиной стратегическую высотку русской литературы, которую сами удерживать были не в состоянии.
Поэтому… именно мне про «нашу армию», про «пропахшее порохом поколение» — не стоит рассказывать. Я знаю, кто за кем стоит. А русскую литературу я знаю лично, и куда лучше любого филолога. Знаю первичный источник каждого этого «вдохновенья». Мне-то любая искалеченная самоварная фраза выдает обобранного русского прозаика.
Даже за большие деньги я не стану писать «научную работу» о том, какие будто бы «традиции Достоевского и Горького» продолжает Захар Прилепин, да как якобы это «очень своевременно».
Для чего «своевременно»? Ножиком у пупка случайного прохожего садануть, лишь бы самому «остаться в живых», питаться качественно, а главное — не работать? Своевременно детскими каракулями поверх чужой сканированной прозы задаться вопросом — хорошо ли это убивать, если голова пустая, а стоишь под командованием пропитых идиотов? Но «спящий народ» иными вопросами озадачен, а выживает в куда более сложных боевых условиях, не ожидая полковой кухни, не имея сухим пайком и обмундированием.
Если уж связывать «военную прозу» непременно с «литератуными традициями», отчего-то егозливо минуя Шолохова, Бондарева, Симонова и других — так уж не с Раскольниковым Достоевского и не с Горьким «Мои унивэрситэты», нет? Почему же не связать с «Войной и миром» Толстого? С его же «Севастопольскими рассказами»? Или тогда слишком многое вылезет наружу с кырканьем деревяных утюжков по мостовой?
* * *
Забавно, но нескольким «писателям» честно пыталась помочь сделать их «прозу» элементарно читаемой. Каждому из них я объясняла, что после «Войны и мира» нельзя брать «просто человека» в «просто военных условиях». Надо непременно сказать, как жил этот человек до военных условий, что он вынес, кроме пособия по инвалидности, военного аттестата и всем известных моралек «убивать нехорошо» — раз уж якает от «лица всего поколения».
Да и, прежде чем писать, надо подумать головой, а не пустым желудком, — как выглядит Родина сквозь эту призму якающего «очевидца»? Отчего бы заодно не сообщить, что сделал лично, чтобы оградить Россию от подобных «локальных конфликтов», а не сразу «в бой», куда «Родина пошлёт»?
Но с этим большие проблемы случились у наших «военных писателей». Все они вели заурядный бездумный образ жизни, потому вдруг и оказались в военных условиях. Проблема ответственности за страну, женщин и детей — их допреж не особо тревожила, а уж как они свалились всем на шею самоварами — эти проблемы стали волновать куда меньше, чем насущные проблемы печати своих шедервов. Поскольку «умные люди» им пояснили, как важно и своевременно все, что они выльют на головы согражданам «из пережитого».
Я видела, как те, кто аккуратно использовал мои замечания для поправки своей писанины, — вслух и публично подтяфкивал громившей мои позиции местечковой шобле. При этом, будто во вражеском тылу, тихонько утешали меня после своих хамских выходок. Дескать, я же «сильная», а от «этих людей» — зависит их печать. Это же важно, «пусть люди узнают».
Типа мне-то что? Ведь я — «и так одиозная личность». Угу. Я ведь все время воюю… за них. Они-то явились в русскую литературу отдохнуть от войны, они контуженные, поэтому им необязательно самоварной головой соображать, что здесь и ведется настоящая война. А не опереточная трагедия, на которой они побывали лишь потому, что им с мозгами и совесть отшибло.
* * *
Можно впасть в крайний мистицизм, задумываясь над дикими событиями, которые происходят как только касаешься этой мистики работы со словом. Если бы не мой природный цинизм… прямо ведь и не знаешь, что думать.
Как-то все это «поколение современных писателей» строчило трагические сообщени по поводу кончины первого руководителя сайта «Аrtofwar» — Владимира Григорьева.
Н-да. Много чего я видела в детстве, но ни разу не видела, чтобы кто-то бил ногами самоваров, а тем более — пинал мервого. Поскольку все же это были другие самовары. Не нравственные калеки, изменившие своему мужскому началу. Жалость к ним была отнюдь не презрительной, как к нынешним.
Возможно, это я говорю из желания оправдаться. Поскольку с нынешними самоварами — все мои религиозные устои летят птицей-чайкой. Конечно, мой пинок хладного трупа Григорьева и плевок сверху — военизированная писучая братва тут же затерла. Ах, я же разнюниться должна была, раз человек в 42 года от сердечного приступа помер. Прошел Афган, сайтик вот организовал… есть чем гордиться. А тут выходит скромная провинциальная дама — и хрясь с носка! Типа пить надо меньше.
Но я его предупреждала. Он получил мою эпитафию еще при жизни. Он мог бы промолчать, он мог бы ничего не говорить мне. Мог бы пожалеть и не сваливать на меня обременения собственной нечистой совести.
«Поцелуй Иуды» — это когда человк не просто предает то, что вообще-то обязан защищать, чтобы элементарно оставаться человеком. Но при этом иудушка еще и желает повесить моральное бремя — на того, кого предал. Так сказать, облегчить совесть.
В августе 2003 г. я получила такой «поцелуй Иуды» от Владимира Григорьева — как бы военного, мужчины и все такое. От него сильно пахло водкой с пивом.
Лысый мужчина остановил меня на встрече сетевых писателей и повис у меня на груди с поцелуями, умоляя простить его за то, что сдал меня в обмен на возможность «ради общего дела» — устроить сайт военных писателей. А я же — сильная, «должна понять». Наверно, от неожиданности, я еще должна была и милостыньку ему подать, мол, все нормально Вова! Ты же на фронте контуженный.
Я могла бы и не догадываться, кто персонально торговался с местечковыми насчет моей филейной части. Но здесь для Григорьева все сплелось воедино — крайняя степень алкогольного опьянения, некоторое возбуждение от моего приятного внешнего вида… и кой-чего еще, верно? Сомневаюсь, что нынешние самовары имеют совесть вообще.
Вид мой был не только приятным, но и провоцирующим. Вова испытал почти раскольниковские чувства, продолжил, так зать, традиции Достоевского, понимая, что после предательства, он — тварь дрожащая. И уже никакого права не имеет — трогать меня за грудь и нежно гладить по филейной части. Но, очевидно, мой внешний вид возбудил в нем и такие… горьковские традиции. Наверно, на минуту представил себя этаким Лойко Зобаром…
Да… с нынешними «продолжателями традиций» можно и вообще без традиций остаться. Не прожив жизнь с нынешними самоварами, разве я бы поверила, если бы мне сказали, будто я буду бить ногами мертвого Вову Григорьева, в бессилии и слезах спрашивая безмолвную тушку: «Ну что, лысый, сдох, да? А я предупреждала, что все там будем!»
* * *
Не понимаю, зачем все эти самовары попёрлись в армию, в СОБР, в ГРУ… не понимаю! Если у человека никогда не возникало хотя бы гипотетического желания избить всех, включая заведующую детским садиком — то куда с этими нынешнеми пацифистскими нюнями соваться в «район боевых действий»? Чтобы потом с кровавым топором в руках обвинять всё общество в личном «продолжении традиций Достоевского», что ль?
Но, согласитесь, что такой поворот к «традициям» отнюдь неслучайный. Сложно найти настолько же удобных авторов, которыми оказались наши «военные писатели». У всех личные дела хранятся целехонькими и невредимыми. Мне даже со смешком давались выдержки из такого дела одного нашего мужественного писателя и журналиста, целая глава дела была посвящена трусости и дезертирству. В любой момент эти выдержки можно показать и всем остальным.
Не раз я слышала от «военных писателей» с достаточно высокими воинскими званиями раздраженное: «Ты не понимаешь! Я ведь все-таки служу, у меня тоже начальство имеется!» Поэтому даже 60-летие Победы от местечковых героев пришлось отбивать без них. Они только мне жалобы на мейл писали, как народ свою армию мало ценит.
Но я, типа, вполне свободная и независимая дама, работаю даже не прапорщицей. Хотя при такой армии работу мне находить все сложнее, поскольку ни одно начальство в мире такое терпеть не обязано.
Поэтому не стоит полагать, будто эти армейские самовары раскроют какие-то «новые страницы», продолжая «традиции». Сражаться они точно не будут. Дезертируют. И у каждого будет куча справок и уважительных причин.
* * *
Частенько спрашиваю развязных «читателей», которые пытаются у меня на голове водрузить знамя очередного самовара, снискавшего «всеобщее признание»: «А публично хамить женщине, предавать, нагло вымогая милостыньку — вас этот «писатель» научил?» Вопрос риторический.
Ничему иному, кроме презрения к своему читателю, прежде всего, женского полу, — такие «продолжатели традиций» не научат. Но это все очень далеко от настоящей литературы, от ее задач.< Умиляет до крайности, когда элементарно невоспитанное чмо непременно лезет «воспитывать читателя». Честно рассказать о своем пути, как он достиг такой стадии просветления, чтоб внезапно ощутить недюжинные педагогиченские способности — он не сможет и после двух литров водки. Ни одного образа, кроме фальшивого «образа лирического героя» и дюжины ворованных пережеванных образов — он «создать» не в состоянии, не говоря уж о том, чтоб немножко воспитаться самому.
Литература вовсе не должна никого воспитывать., бросьте. Даже когда я прямым текстом нотации читаю, все знают, что через головы читателей воспитываю& тех, кому без меня правды в глаза никто не скажет. Да уж и воспитываю… по большой нужде. Не столько словом, сколько нагайкой.
Литература должна помочь выдержать атаку в жизни, подняться после артобстрела. Литература должна в окружении быстро пройтись по тылам противника и сообщить, где наименее затратный по живой силе выход «к нашим».
В особенности литература нужна тем, кто решил пока в полном одиночестве держать брошенные окопы у переправы. Литература должна принести мир и спокойствие в душу, положить прохладную тряпку на лоб и рассказать свою сказку перед боем. А смысл этой сказки очень простой — ни на кого не оборачиваться в своем нравственном выборе и никогда не сдаваться.